Александр Блок | |
![]() Фото 1903 года | |
Имя при рождении | Александр Александрович Блок |
---|---|
Дата рождения | 16 (28) ноября 1880[1] |
Место рождения |
Санкт-Петербург, Российская империя |
Дата смерти | 7 августа 1921[2][3][…] (40 лет) |
Место смерти | Петроград, РСФСР |
Гражданство (подданство) | |
Род деятельности | |
Направление | символизм |
Жанр | элегия, поэма, послание |
Язык произведений | русский |
Дебют | «Ante Lucem» |
Подпись |
![]() |
Произведения на сайте Lib.ru | |
![]() | |
![]() | |
![]() |
Алекса́ндр Алекса́ндрович Блок (16 (28) ноября 1880, Санкт-Петербург, Российская империя — 7 августа 1921, Петроград, РСФСР) — русский поэт, писатель, публицист, драматург, переводчик, литературный критик. Классик русской литературы XX столетия, один из крупнейших представителей русского символизма.
Отец Александра Блока — Александр Львович Блок (1852—1909), юрист, профессор Варшавского университета, происходил из дворянского рода, его брат Иван Львович был видным российским государственным деятелем.
Мать — Александра Андреевна, урождённая Бекетова, (1860—1923) — дочь ректора Санкт-Петербургского университета А. Н. Беке́това. Замужество, начавшееся, когда Александре было восемнадцать лет, оказалось недолгим: после рождения сына она разорвала отношения с мужем и впоследствии их более не возобновляла. В 1889 году она добилась указа Синода о расторжении брака с первым супругом и вышла замуж за гвардейского офицера Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттуха, оставив при этом сыну фамилию первого мужа.
Девятилетний Александр поселился с матерью и отчимом на квартире в казармах лейб-гренадерского полка, расположенных на окраине Петербурга, на берегу Большой Невки. В 1889 году он был отдан во Введенскую гимназию. В 1897 году, очутившись с матерью за границей, в немецком курортном городке Бад-Наугейме, 16-летний Блок пережил первую сильную юношескую влюблённость в 37-летнюю Ксению Садовскую. Она оставила глубокий след в его творчестве. В 1897 году на похоронах в Петербурге встретился с Владимиром Соловьёвым[4].
В 1898 году окончил гимназию, летом начинается его увлечение Любовью Менделеевой; в августе поступил на юридический факультет Петербургского университета. Через три года перевёлся на славяно-русское отделение историко-филологического факультета, которое окончил в 1906 году. В университете Блок знакомится с Сергеем Городецким и с Алексеем Ремизовым.
В это время троюродный брат поэта, впоследствии священник Сергей Михайлович Соловьёв (младший), становится одним из самых близких друзей молодого Блока.
Первые стихи Блок написал в пять лет. В 10 лет Александр Блок написал два номера журнала «Корабль». С 1894 по 1897 год он вместе с братьями писал рукописный журнал «Вестник», всего вышло 37 номеров журнала[5]. С детства Александр Блок каждое лето проводил в подмосковном имении деда Шахматово. В 8 км находилось имение Боблово, принадлежащее другу Бекетова, великому русскому химику Дмитрию Менделееву. В 16 лет Блок увлёкся театром. В Петербурге Александр Блок записался в театральный кружок. Однако после первого успеха, ролей в театре ему больше не давали.
В 1903 году Блок женился на Любови Менделеевой, дочери Д. И. Менделеева, героине его первой книги стихов «Стихи о Прекрасной Даме». Известно, что Александр Блок испытывал к жене сильные чувства, но периодически поддерживал связи с различными женщинами: одно время это была актриса Наталья Николаевна Волохова, потом — оперная певица Любовь Александровна Андреева-Дельмас. Любовь Дмитриевна тоже позволяла себе увлечения. На этой почве у Блока возник конфликт с Андреем Белым, описанный в пьесе «Балаганчик». Андрей Белый, считавший Менделееву воплощением Прекрасной Дамы, был страстно влюблён в неё, но она не ответила ему взаимностью. Впрочем, после Первой мировой войны отношения в семье Блоков наладились, и последние годы поэт был верным мужем Любови Дмитриевны[6].
В 1909 году происходит два тяжёлых события в семье Блока: умирает ребёнок Любови Дмитриевны и умирает отец Блока. Чтобы прийти в себя, Блок со своей женой уезжают отдохнуть в Италию и Германию. За итальянские стихи Блока приняли в общество, которое называлось «Академией». В ней помимо него состояли Валерий Брюсов, Михаил Кузмин, Вячеслав Иванов, Иннокентий Анненский.
Летом 1911 года Блок снова едет за границу, на этот раз во Францию, Бельгию и Нидерланды. Александр Александрович даёт негативную оценку французских нравов[7]:
Неотъемлемое качество французов (а бретонцев, кажется, по преимуществу) — невылазная грязь, прежде всего — физическая, а потом и душевная. Первую грязь лучше не описывать; говоря кратко, человек сколько-нибудь брезгливый не согласится поселиться во Франции.
Летом 1913 года Блок опять едет во Францию (по совету докторов) и снова пишет об отрицательных впечатлениях[7]:
Биарриц наводнён мелкой французской буржуазией, так что даже глаза устали смотреть на уродливых мужчин и женщин… Да и вообще надо сказать, что мне очень надоела Франция и хочется вернуться в культурную страну — Россию, где меньше блох, почти нет француженок, есть кушанья (хлеб и говядина), питьё (чай и вода); кровати (не 15 аршин ширины), умывальники (здесь тазы, из которых никогда нельзя вылить всей воды, вся грязь остаётся на дне)…
В 1912 году Блок писал драму «Роза и Крест» о поисках сокровенного знания провансальского трубадура Бертрана де Борна. Пьеса была завершена в январе 1913 года, понравилась К. С. Станиславскому и В. И. Немировичу-Данченко, но драму так и не поставили в театре.
7 июля 1916 года Блока призвали на службу в инженерную часть Всероссийского Земского Союза. Поэт служил в Белоруссии. По собственному признанию в письме матери, во время войны его основные интересы были «кушательные и лошадиные».
Февральскую и Октябрьскую революции Блок встретил со смешанными чувствами. Он отказался от эмиграции, считая, что должен быть с Россией в трудное время. В начале мая 1917 года был принят на работу в «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств» в должности редактора. В августе Блок начал трудиться над рукописью, которую он рассматривал как часть будущего отчёта Чрезвычайной следственной комиссии и которая была опубликована в журнале «Былое» (№ 15, 1919 г.) и в виде книжки под названием «Последние дни Императорской власти» (Петроград, 1921)[8].
Октябрьскую революцию Блок сразу принял восторженно, но как стихийное восстание, бунт[9].
В январе 1920 года от воспаления лёгких умер отчим Блока генерал Франц Кублицкий-Пиоттух, которого поэт называл Францик. Блок забрал к себе жить свою мать. Но она и жена Блока не ладили между собой.
В январе 1921 года Блок по случаю 84-й годовщины смерти Пушкина выступил в Доме литераторов со своей знаменитой речью «О назначении поэта».
Блок был одним из тех деятелей искусства Петрограда, кто не просто принял советскую власть, но согласился работать на её пользу. Власть широко начала использовать имя поэта в своих целях. На протяжении 1918—1920 годов Блока, зачастую вопреки его воле, назначали и выбирали на различные должности в организациях, комитетах, комиссиях[10]. Постоянно возрастающий объём работы подорвал силы поэта. Начала накапливаться усталость — Блок описывал своё состояние того периода словами «меня выпили». Этим же, возможно, и объясняется творческое молчание поэта — он писал в частном письме в январе 1919 года[11]: «Почти год как я не принадлежу себе, я разучился писать стихи и думать о стихах…». Тяжёлые нагрузки в советских учреждениях и проживание в голодном и холодном революционном Петрограде окончательно расшатали здоровье поэта — у Блока возникли серьёзная сердечно-сосудистая болезнь, астма, появились психические расстройства, зимой 1920 года началась цинга[11].
Весной 1921 года Александр Блок вместе с Фёдором Сологубом просили выдать им выездные визы. Вопрос рассматривало Политбюро ЦК РКП(б). В выезде было отказано[12]. Луначарский отмечал: «Мы в буквальном смысле слова, не отпуская поэта и не давая ему вместе с тем необходимых удовлетворительных условий, замучали его»[13]. Ряд историков полагал, что В. И. Ленин и В. Р. Менжинский[14] сыграли особо негативную роль в судьбе поэта, запретив больному выезд на лечение в санаторий в Финляндии, о чём, по ходатайству Максима Горького и Луначарского, шла речь на заседании политбюро ЦК РКП(б) 12 июля 1921 года. Выхлопотанное Л. Б. Каменевым и А. В. Луначарским на последующем заседании политбюро разрешение на выезд было подписано 23 июля 1921 года[11][15]. Но так как состояние Блока ухудшилось, 29 июля 1921 Горький просит разрешение на выезд и жене Блока как сопровождающему лицу. Уже 1 августа разрешение на выезд Л. Д. Блок подписано Молотовым, но Горький узнает об этом от Луначарского только 6 августа.
Оказавшись в тяжёлом материальном положении, он серьёзно болел и 7 августа 1921 года умер в своей последней петроградской квартире от воспаления сердечных клапанов, на 41-м году жизни. За несколько дней до смерти по Петрограду прошёл слух, будто поэт сошёл с ума. Накануне смерти Блок долго бредил, одержимый единственной мыслью: все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены. Однако поэт умер в полном сознании, что опровергает слухи о его помешательстве. Перед смертью, после получения отрицательного ответа на запрос о выезде на лечение за границу (от 12 июля), Блок сознательно уничтожил свои записи, отказывался от приёма пищи и лекарств[11][15].
Александр Блок был похоронен на Смоленском православном кладбище Петрограда. Там же похоронены семьи Бекетовых и Качаловых, включая бабушку поэта Ариадну Александровну, с которой он находился в переписке. Отпевание было совершено протоиереем Алексеем Западаловым 10 августа (28 июля ст. ст. — день празднования Смоленской иконы Божией Матери) в церкви Воскресения Христова.
А Смоленская нынче именинница.
Синий ладан над травою стелется.
И струится пенье панихидное,
Не печальное нынче, а светлое.
…
Принесли мы Смоленской заступнице
Принесли Пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее,
Александра, лебедя чистого.
Анна Ахматова[16]
В 1944 году прах Блока был перезахоронен на Литераторских мостках на Волковском кладбище[17][18].
Предполагаемым сыном А. Блока был журналист Александр Нолле (псевдоним Кулешов)[19].
Родственники поэта проживали в Москве, Санкт-Петербурге, Томске, Риге, Риме, Париже и в Англии[источник не указан 30 дней], среди них:
Эдуард Багрицкий читает стихотворение Александра Блока «Шаги Командора». | |
Эдуард Багрицкий читает стихотворение Александра Блока «Шаги Командора».
| |
Помощь по воспроизведению |
Начинал творить в духе символизма («Стихи о Прекрасной Даме», 1901—1902), ощущение кризиса которого провозгласил в драме «Балаганчик» (1906). Лирика Блока, по своей «стихийности» близкая музыке, формировалась под воздействием романса. Через углубление социальных тенденций (цикл «Город», 1904—1908), религиозного интереса (цикл «Снежная маска», Изд. «Оры», Санкт-Петербург 1907), осмысление «страшного мира» (одноимённый цикл 1908—1916), осознание трагедии современного человека (пьеса «Роза и крест», 1912—1913[20]) пришёл к идее неизбежности «возмездия» (одноимённый цикл 1907—1913; цикл «Ямбы», 1907—1914; поэма «Возмездие», 1910—1921). Главные темы поэзии нашли разрешение в цикле «Родина» (1907—1916).
Парадоксальное сочетание мистического и бытового, отрешённого и повседневного вообще характерно для всего творчества Блока в целом. Это есть отличительная особенность и его психической организации, и, как следствие, его собственного, блоковского символизма. Особенно характерным в этой связи выглядит ставшее хрестоматийным классическое сопоставление туманного силуэта «Незнакомки» и «пьяниц с глазами кроликов». Блок вообще был крайне чувствителен к повседневным впечатлениям и звукам окружающего его города и артистов, с которыми сталкивался и которым симпатизировал.
До революции музыкальность стихов Блока убаюкивала аудиторию, погружала её в некий сомнамбулический сон. Позднее в его произведениях появились интонации отчаянных, хватающих за душу цыганских песен (следствие частых посещений кафешантанов и концертов этого жанра, в особенности, оперных представлений и концертов Любови Дельмас, с которой у Блока впоследствии был роман)[21].
Особенностью поэтического стиля А. А. Блока является использование метафоры
Метафорическое восприятие мира он сам признает за основное свойство истинного поэта, для которого романтическое преображение мира с помощью метафоры — не произвольная поэтическая игра, а подлинное прозрение в таинственную сущность жизни[22]
в виде катахрезы, переходящей в символ. Новаторским вкладом Блока является использование дольника как единицы ритма стихотворной строки.
С Блока начинается … решительное освобождение русского стиха от принципа счета слогов по стопам, уничтожение канонизированного Тредиаковским и Ломоносовым требования метрического упорядочения числа и расположения неударных слогов в стихе. В этом смысле все новейшие русские поэты учились у Блока.[23]
Поначалу и Февральскую, и Октябрьскую революцию Блок воспринял с готовностью, полной поддержкой и даже с восторгом, которого, впрочем, хватило чуть более чем на один короткий и тяжёлый 1918 год. Как отмечал Ю. П. Анненков,
в 1917—18 годах Блок, несомненно, был захвачен стихийной стороной революции. «Мировой пожар» казался ему целью, а не этапом. Мировой пожар не был для Блока даже символом разрушения: это был «мировой оркестр народной души». Уличные самосуды представлялись ему более оправданными, чем судебное разбирательство[24]
— (Ю. П. Анненков, «Воспоминания о Блоке»).
Эта позиция Блока вызвала резкие оценки ряда других деятелей литературы — в частности, И. А. Бунина:
Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган (П. С.). <…> Песенка-то вообще нехитрая, а Блок человек глупый. Русская литература развращена за последние десятилетия необыкновенно. Улица, толпа начала играть очень большую роль. Всё — и литература особенно — выходит на улицу, связывается с нею и подпадает под её влияние. <…> «В Жмеринке идёт еврейский погром, как и был погром в Знаменке…» Это называется, по Блокам, «народ объят музыкой революции — слушайте, слушайте музыку революции!»
— (И. А. Бунин, «Окаянные дни»).
Октябрьскую революцию Блок пытался осмыслить не только в публицистике, но и, что особенно показательно, в своей не похожей на всё предыдущее творчество поэме «Двенадцать» (1918). Это яркое и в целом недопонятое произведение стоит совершенно особняком в русской литературе Серебряного века и вызывало споры и возражения (как слева, так и справа) в течение всего XX века.[21] Как это ни странно, но ключ к реальному пониманию поэмы можно найти в творчестве популярного в дореволюционном Петрограде, а ныне почти забытого шансонье и поэта Михаила Савоярова, «грубоватое» творчество которого Блок высоко ценил и концерты которого посещал десятки раз.[25] Если судить по поэтическому языку поэмы «Двенадцать», Блок по меньшей мере сильно изменился, его послереволюционный стиль стал почти неузнаваемым. Видимо он испытал на себе влияние человека, с которым в последние предреволюционные годы состоял в приятельских отношениях: певца, поэта и эксцентрика, Михаила Савоярова.[26] По словам Виктора Шкловского, поэму «Двенадцать» все дружно осудили и мало кто понял именно потому, что Блока слишком привыкли принимать всерьёз и только всерьёз:[21]
«Двенадцать» — ироническая вещь. Она написана даже не частушечным стилем, она сделана «блатным» стилем. Стилем уличного куплета вроде савояровских[27].
В своей статье Шкловский (по гамбургскому счёту) говорил также о Савоярове, самом популярном в предреволюционные годы петроградском шансонье, довольно часто (хотя и не всегда) выступавшего в так называемом «рваном жанре». До неузнаваемости загримировавшись под бродягу-босяка, этот грубый куплетист появлялся на сцене в стилизованном наряде типичного уголовника. Прямое подтверждение этому тезису мы находим в записных книжках Блока.[28] В марте 1918 года, когда его жена, Любовь Дмитриевна готовилась читать вслух поэму «Двенадцать» на вечерах и концертах, Блок специально водил её на савояровские концерты, чтобы показать, каким образом и с какой интонацией следует читать эти стихи. В бытовой, эксцентричной, даже эпатирующей…, но совсем не «символистской», театральной, привычно «блоковской» манере…[29]:544 Судя по всему, Блок полагал, что читать «Двенадцать» нужно именно в той жёсткой блатной манере, как это делал Савояров, выступая в амплуа питерского уголовника (или босяка). Однако сам Блок в таком харáктерном образе читать не умел и не научился. Для такого результата ему пришлось бы самому стать, как он выразился, «эстрадным поэтом-куплетистом».[29]:544 Именно таким образом поэт мучительно пытался отстраниться от кошмара окружавшей его в последние три года петроградской (и российской) жизни…, то ли уголовной, то ли военной, то ли какого-то странного междувременья…
В поэме «Двенадцать» разговорная и вульгарная речь не только была введена в поэму, но и заместила собой голос самого автора. Языковой стиль поэмы «Двенадцать» был воспринят современниками не только как глубоко новый, но и как единственно возможный в тот момент.
По оценке А. Ремизова
Когда я прочитал «Двенадцать», меня поразила словесная материя — музыка уличных слов и выражений — подскреб слов неожиданных у Блока… В «Двенадцати» всего несколько книжных слов! Вот она какая музыка, подумал я. Какая выпала Блоку удача: по-другому передать улицу я не представляю возможным. Тут Блок оказался на высоте словесного выражения.[30]
В феврале 1919 года Блок был арестован Петроградской ЧК. Его подозревали в участии в левоэсеровском заговоре. На третий день, после двух долгих допросов Блока всё же освободили, так как за него вступился Луначарский.[31] Однако даже эти полтора дня тюрьмы надломили его. В 1920 году Блок записал в дневнике:
…под игом насилия человеческая совесть умолкает; тогда человек замыкается в старом; чем наглей насилие, тем прочнее замыкается человек в старом. Так случилось с Европой под игом войны, с Россией — ныне.
Переосмысление революционных событий и судьбы России сопровождалось для Блока глубоким творческим кризисом, депрессией и прогрессирующей болезнью. После всплеска января 1918 года, когда были разом созданы «Скифы» и «Двенадцать», Блок совсем перестал писать стихи и на все вопросы о своём молчании отвечал: «Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?» А художнику Анненкову, автору кубистических иллюстраций к первому изданию поэмы «Двенадцать», он жаловался: «Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! Мы задыхаемся, мы задохнёмся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!»[31].
Последним воплем отчаяния стала прочитанная Блоком в феврале 1921 года речь на вечере, посвящённом памяти Пушкина. Эту речь слушали и Ахматова, и Гумилёв, явившийся на чтение во фраке, под руку с дамой, дрожавшей от холода в чёрном платье с глубоким вырезом (зал, как и всегда в те годы, был нетопленый, изо рта у всех явственно шёл пар). Блок стоял на эстраде в чёрном пиджаке поверх белого свитера с высоким воротником, засунув руки в карманы. Процитировав знаменитую строку Пушкина: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…» — Блок повернулся к сидевшему тут же на сцене обескураженному советскому бюрократу (из тех, которые по язвительному определению Андрея Белого, «ничего не пишут, только подписывают») и отчеканил:[31]
…покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю — тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем: жизнь для него потеряла смысл.
Поэтические произведения Блока переведены на многие языки мира.
Стихотворение Блока «Смерть деда» с факсимильной подписью
К столетию поэта в СССР был снят телефильм «И вечный бой… Из жизни Александра Блока» (в роли Блока снимался Александр Иванов-Сухаревский). Образ Блока также появляется в фильмах «Доктор Живаго», 2002 (играл Дэвид Фишер), «Гарпастум», 2005 (Гоша Куценко), «Есенин», 2005 (Андрей Руденский), «Луна в зените», 2007 (Александр Безруков).
В августе 1916 года поэт побывал в Белоруссии, когда по её территории катилась «война с германцами». Полесские дороги поэта — от Парахонска до Лунинца, далее до деревушки Колбы Пинского района. По пути на Пинщину он останавливался в Могилёве и Гомеле, осматривал достопримечательности, в особенности дворец Румянцевых—Паскевичей.
Запись в дневнике поэта: «Тема для фантастического рассказа: „Три часа в Могилёве на Днепре“. Высокий берег, белые церкви над месяцем и быстрые сумерки». Видимо, рассказ о Могилёве Блок написал, но не успел опубликовать. Вместе с другими рукописями он был уничтожен в усадьбе Шахматово во время пожара в 1921 году[35].
Полное академическое издание (на сегодняшний день изданы 8 томов из 20):
![]() |
Блок, Александр Александрович в Викицитатнике |
---|---|
![]() |
Блок, Александр Александрович в Викитеке |
![]() |
Блок, Александр Александрович на Викискладе |
![]() |
Блок, Александр Александрович в Викиновостях |